Let's Dance to Joy Division
Очень прошу, дочитайте до конца. Оно длинное, но того стоит.
Кирилл Комаров "Питер. Прогулка"
Петербург, как известно, маленький город.
Он был чуть больше, когда я был молод,
Но вдоль-поперёк мною прожит и пройден,
Для путешествий он стал непригоден.
Теперь что проспекты, что переулки,
Не для путешествия всё – для прогулки.
Ну что ж, прогуляемся, встанем со стула,
Рискнём разогнуть всё, что время согнуло.
Разомнём позвонки, почувствуем возраст,
С утра суставы хрустят, как хворост.
Будем сидеть – превратимся в овощ,
Пойдём, там Питер, и он нам в помощь.
читать дальшеПрыгнем в метро, чтоб добраться до центра,
Надёжность метро почти стопроцентна.
Поезда не сталкиваются, нет пробок,
Едешь с согражданами бок о бок,
И, шевеля губами надутыми,
Измеряешь не метрами путь, но минутами.
Вагон, что гробик: катишься в гробике
И упражняешься в физиогномике.
Кто-то читает, кто-то сморкается,
Этот кимарит, вон тот притворяется.
Можно попробовать догадаться,
Кто кем работает, на какой выйдет станции,
Замужем, нет, сколько лет и даже
Что с персонажем случится дальше.
И раз уж ты в жизни настолько сведующий,
То должен знать, ты выходишь на следующей?
Выходишь, делаешь пересадку,
Получаешь при входе толчок под лопатку,
Который тебе придаёт ускоренье
И в корне меняет твою точку зренья
На мир вокруг. Хочешь встать руки в боки,
Нельзя, всюду ж, блин, пассажиропотоки.
В общем так, пока я храню людям верность,
Выноси эскалатор меня на поверхность.
Мой маршрут: Пять углов, Фонтанка, Невский.
Облака, как рваные занавески,
Подворотни, подъезды, как дыры в бюджете,
Мат на стенах, как счёт на манжете.
Повсюду неоновые курсивы,
Без них бы тут не было так красиво.
Но Питер пиару не поддаётся:
Его хвалишь – он плачет, обидишь – смеётся.
Он сам про себя давно всё знает.
Питер красив, но он ускользает.
Но этот насмешливый профанатор
Тонких метафор, поэтов, фанатов
Становится вдруг податым, как паста,
Если взглянуть на него беспристрастно,
Если не лезть к нему спьяну, сдуру,
Не вгрызаться взглядом в архитектуру,
А просто смотреть – не ломать взглядом целки,
А просто смотреть на него без оценки.
Тогда он играть не захочет в прятки,
Он сам размажется по сетчатке,
Ворвётся в лёгкие, сделает сальто,
Ёкнет в аорте глухим контральто,
Проникнет в кровь, а по ней и в сердце,
А там для него уж открыта дверца.
Ты и сам не заметил, как слёзы вытер
И улыбнулся: "Ай да Питер!"
И я не заметил, как улыбнулся,
Снобизм мой выдохся, пафос сдулся.
Хули гордиться, что я петербуржец?
На моих ботинках грязь его лужиц,
На моих щеках его пыль и копоть,
Что мне, от счастья в ладошки хлопать?
Вот он стоит, почти безупречен.
Я просто живу здесь. Гордиться нечем.
Сижу в кафе. Слева три студента
Болтают по-русски почти без акцента.
Когда обсуждаешь модные диски,
Речь сама начинает звучать по-английски.
Справа щебечет стайка девчонок.
Для барабанных моих перепонок
Их взвизги серьёзное испытанье,
Что ж, надо было подумать заранее.
Сзади четыре датых подростка
Стебут друг друга довольно жёстко.
Какой-то чучмек кричит в мобилу:
"Ара, слушай, скажи Автонгилу,
Будут проблемы – деньги вышлем".
Я бы должен себя тут чувствовать лишним,
Но я не чувствую, потому что
Мне одиноко здесь, но не скучно.
Мне одиноко здесь, но приятно.
Всё, что творится здесь, мне понятно.
Вот так, выражаясь штилем высоким,
Питер учит быть одиноким.
А интересно, что было б, если
Все жители города вдруг исчезли,
А сам он остался. Вот что бы было?
Допустим, всех наводнением смыло,
Потом вода постепенно спала,
Город стоит, а нас не стало.
Вот что б он почувствовал? Облегченье?
Своё особое предназначенье?
Вдруг не бессмертие, вдруг ненужность,
Так сказать, абсолютную петербуржность.
Нет, ему всё равно был бы нужен некто –
Без наблюдателя нет объекта,
А сам за собой наблюдать он всё же
Вряд ли способен. Я, кстати, тоже.
Или представим, что этот город
Покинули снег, и дожди, и холод,
Или он сам, так будет вернее,
На тысячу километров южнее
Перелетел. Бац, без всяких санкций
Мы все не русские, а испанцы.
Невский – Лё Невски, Нева – Ля Нива.
Чёрт, а мне нравится перспектива!
Наша кожа станет другого оттенка,
Повсюду будут играть фламенко.
– И что там за крики со стадиона?
– Да там опять "Зенит" – "Барселона".
Конечно, белых ночей не будет,
И ветер с Ладоги нас не простудит,
И вряд ли мы станем также надсадно
Петь грустные песни, но это ладно.
Зато будет мягкий, приятный климат,
Если нас там, конечно, нормально примут,
Потому как столицы не любят гордых,
И с Мадридом мы будем в таких же контрах,
Как и с Москвой, ведь никто не знает,
Это климат на нрав на наш так влияет
Или наоборот, то бишь мы на климат.
Не потому ли Питер задвинут
Десницей божьей в такое место,
Где просто бессмысленно слово "сиеста".
Где должно быть пасмурно и прохладно,
Где должны мы песни орать надсадно,
Где зимою слякоть, а летом влажно,
Чувство собственной влажности – это важно.
Где фантазия делает адский выверт,
Пока душу она из поэта не вынет,
Она не иссякнет. Так сделал кто-то –
Везде асфальт, но под ним-то болото.
Мы стоим на асфальте двумя ногами,
Но болото везде – и под, и над нами.
В Питере мало тепла и света.
Так вышло. Мы любим его и за это.
Ещё здесь есть львы, и сфинксы, и кони,
На последних цари сидят, как на троне.
То ли конь подчёркивал царскую смелость,
То ли на троне им не сиделось.
Что, кстати, очень похоже на правду,
Они задницей чуяли – лучше награду
Вручить себе самому при жизни
За верность служения своей же отчизне,
Чем верить в народную благодарность,
Благодарность народа – почти фамильярность.
Вообще, эти статуи – некий символ
Того, что не всё в человечьих силах.
И чтоб уберечься от напоминаний
О тщетности собственных начинаний,
Власть переместилась плавно
В другое место, что в общем и славно.
Кстати, откуда у нас это право
Критиковать столичные нравы?
Я думаю так: нам его передали
Вот эти самые государи,
Вот эти ковбои окаменелые –
Они были смелые, и мы теперь смелые.
Каждый в своём. Проводя аналогии,
Современный правитель должен по логике
Быть увековечен, допустим, в бронзе,
Сидящим в ЗИМе или Роллс-Ройсе.
В одной руке ядерный чемоданчик,
В другой – спасённый чеченский мальчик.
И нефиг меня поддевать вопросом,
Чем он рулит – разумеется носом.
Те, кстати, тоже не сильно рулили,
В основном, девок трахали, водку пили,
Хотя, конечно, и воевали,
Строили флот, друг друга свергали.
Позировали Рокотову и Брюллову,
Старались быть верными данному слову,
Что отнимало энергии кучу
И не раз вызывало в народе бучу.
Пусть редкий царь был мудрец и воин,
Но всё-таки город-то был построен.
Выходит, правильно ставили цели,
А дальше уже Кваренги, Растрелли
И прочие росси взялись за дело
И справились, надо сказать, умело.
Так что статуи те до последнего хрящика
Просто памятники идеальных заказчиков,
Что ставят задачи и честно платят,
И любуются люди, и птички гадят.
Летят к подножью цветы и окурки,
И всё это в нашем, не в их Петербурге.
В моём Петербурге играют блюзы,
Разноцветные шарики гонят в лузы,
Говорят слово "лизинг" без тени смущенья
И редко когда просят прощенья.
Чаще теперь звучит "извиняюсь",
Меняется всё, и Питер, меняясь,
Всё время нашёптывает аборигенам,
Ничего, что было бы неизменно
Не существует. Пора привыкнуть
К этой мысли, не то не успеешь крикнуть,
Окажешься в яме, в дерьме, в кювете,
А то и вообще не на этом свете.
Меняется всё: мечты, ориентиры,
Значения слов, привычки, кумиры,
Течение рек, вообще погода,
Цвет облаков, характеры, мода,
Взгляды, физические константы
И даже, и даже меняешься сам ты.
Меняется неотвратимо, кромешно
Весь мир, кроме меня, конечно.
Так может врать только тот, кто знает,
Что он умирает,
Но он умирает уже изначально,
Так беспечно он умирать будет вечно.
Такой вот город невыносимый,
Но очень-очень-очень красивый.
Петербургская барышня. Наверное,
Уж сто раз пытались поэты постичь сей образ,
До истины и до сих пор неблизко:
То незнакомка, то Барбара Брыльска.
То что-то такое полупрозрачное,
Что-то русое, нечто мрачное.
И фригидное, и сексуальное,
Но, безусловно, интеллектуальное.
Как поэты ни обольщались,
Как режиссёры ни извращались,
Так ничего и не устаканили,
Лишь мозги тинейджерам затуманили.
Скажу как закоренелый практик,
Будь в моём багаже хоть фактик,
Отличающий барышень петербургских
От московских, рязанских или калужских,
Я раздул бы его до такого размера,
Что содрогнулась бы ноосфера.
Я всю жизнь бы им посвящал поэмы
И ни с них не слезал бы, ни с этой темы.
Но, увы, ни особых душевных качеств,
Ни физических данных, что тоже значит
Совсем немало, не обнаружил.
Простишь ли меня, петербурженка?
Я стою на набережной Фонтанки,
Смотрю на воду: пивные банки,
Окурки, листья, презервативы
Плывут куда-то неторопливо.
Я отражаюсь в воде дремотной.
Я представляю Фонтанку плотной
Желеобразной горячей массой,
В ней не поплаваешь кролем, брассом.
В неё хорошо солдатиком прыгнуть,
Пойти на дно, дна не достигнуть
Да так и застыть в этой вязкой массе,
Как жук в смоле или муха в масле.
Но не захлебнуться – к чему мученья,
А медленно-медленно плыть по теченью,
Вращая глазами, вообще вращаясь
Вокруг оси своей, не прощаясь
Ни с кем, уплыть по реке куда-то,
Где ни абсциссы, ни ординаты,
А только тусклый и тёплый омут,
Но всё же вода – это то, в чём тонут,
Поэтому я, стряхнув наважденье,
Назад забираю своё отраженье
И продолжаю свою прогулку,
И сердце бьётся уже менее гулко.
Особенность Питера: здесь есть вещи,
С которыми нужно как можно резче:
Увидел, понял и дальше топай,
Не стой там, как на Плющихе тополь,
Не то хорошего не получится,
По взгляду по твоему, по лучику
Они затянут тебя на раз-два
В такие муторные пространства,
Откуда выйдёшь ты только с Пряжки
В завязанной сзади ночной рубашке.
Я встретил знакомого на Рубинштейна,
Он шёл домой с бутылкой портвейна,
Позвал к себе, я отказался.
Я спросил:
– Как жизнь?
А он:
– Задолбался!
Работы до дури, хочу напиться,
Мне этот бизнес и ночью снится.
Блин, в этом городе платят кисло.
Он стал называть разные числа
И рассказывать мне, как где-то кто-то
Получил вдвое больше за ту же работу.
Я сказал:
– Уезжай и мозги не трахай!
А он:
– Из Питера? Да иди ты нахуй!
Чтобы быть петербуржцем не обязательно
Родиться в Питере, как и писателем
Можно быть, не закончив и восемь классов,
Сколько гениев вышло из лоботрясов.
Ты жил себе жил в какой-нибудь Вологде,
В Томске, в Твери, в любом другом городе
И вдруг очнулся на этих улицах,
А дальше, дальше сплошной Кустурица.
Стрелка, июнь, ты глядишь бесстыже –
Впереди Петропавловка, сзади Биржа.
Петроградка, Невский, Васильевский остров.
Прямые линии. Просто? Просто.
Да ты тут всё завоюешь нафиг.
Ты можешь даже составить график
Завоеваний. Твой ум, как бритва,
Ты вызываешь весь мир на битву.
Ты смел, хитёр, ты готов к подвохам,
Но с каждым движением, с каждым вдохом,
С каждым выдохом, с каждым шагом
Ты чувствуешь, блин, ты столкнулся с магом,
Который, как какой-нибудь Нео,
Уже в тебе – и Нева, и небо,
И всё остальное тебе уже отдано
Без всякой битвы. "Господи, вот оно", –
Задыхаешься ты. Давай, брат, действуй,
Гуляй со спицей Адмиралтейства
В сердце своём.
Окей. Не буду
Пугать тебя петербургским вуду.
Питер с тобой и так не расстанется,
Но главное вот что – тебе это нравится,
А завоевать-то его не сложно,
Бери, избавиться невозможно.
С другой стороны, можно здесь родиться,
Прожить всю жизнь и в невской водице
Утонуть, провалившись под лёд в апреле,
Но не понять, где на самом деле
Ты столько лет дымил и сквалыжил,
Жил не жил, выживал не выжил,
То есть не чувствовал ничегошеньки,
Чай, не принцесса ты на горошенке.
Вечно бухой, на всё в обиде.
"Крутой мужик был", – скажут на панихиде,
И это, пожалуй, всё, что скажут.
Талант пропит, капитал не нажит.
Ты откуда, из Лондона, Питера, Кракова?
Плебейство всегда и везде одинаково.
На Невском всегда толкотня и грохот.
Урчанье машин, человечий рокот
Меня оглушают, как взрыв в катакомбе,
Всего минута, и я уже зомби.
Так в дурке с мыслями о высоком
Вмиг справляются электрошоком.
И если вдруг кому одиноко,
Дуйте на Невский – таких тут много.
Тут можно запросто разминуться
С самим собою. Тут люди трутся
Плечом о плечо, взглядом о взгляды,
Душой о души. Нет, это вряд ли,
Скорее, мыслями и мечтами,
Кто об Игоре, кто о Тане,
Кто о Сони, кто о Самсунге,
БГ о Грэмми, матрос о юнге.
Кто чего хочет, кто чем мается,
Здесь тебя всё буквально касается,
И сам ты плачешь или смеёшься,
Точно такой же, поскольку трёшься.
Не презирай же своих сограждан,
Влекомых вдаль, кто духовной жаждой,
Кто просто жаждой, а кто наживой,
Давай-ка, интеллигентик вшивый,
Включайся в этот весёлый слалом,
Призов в обрез, игроков навалом.
А то не успеешь и опоздаешь,
И не сумеешь, и не узнаешь,
И не увидишь, что все увидят,
Где метафора, где эпитет,
Чтоб передать это ощущенье?
Я не нашёл, прошу прощенья.
Видать, поэтому каждый день я
И изучаю законы тренья.
Невский, и тут рукоплещут зрители,
Самое московское место в Питере.
Тут всё же надо внести поправку.
На Невском проспекте такая давка
Только в светлое время суток,
Чем ближе ночь, тем меньше маршруток,
Меньше машин, продавщиц, туристов,
Меньше художников и гитаристов,
А потом и они исчезают где-то,
То ли в метро, то ли в волнах света,
Падающего из глубины с Вселенной
На нас по касательной отселенной.
Постепенно пустеет усталый Невский.
Теперь делить нечего здесь и не с кем,
Теперь можно делать тут всё, что хочешь.
Совет влюблённым – часа в три ночи
Хорошо идти по проезжей части
И, не прикасаясь к предмету страсти,
Насвистывать что-нибудь из Маккартни,
И коль менты не спутают карты,
Получите странное наслажденье
И от Невского, и от пенья.
Я слышу собственное дыханье,
Слов различные сочетанья,
Переплетения интонаций,
Приказы из милицейских раций,
Призывные крики экскурсоводов,
Ругань таксистов и пешеходов,
Признанья в любви, обсуждение шмоток.
Тысяча разгорячённых глоток
В одном немыслимом диалоге,
Интересно, к чему мы придём в итоге?
К тому, что каждый займёт свою нишу?
Я слышу себя или не слышу?
Я вижу глаза идущих навстречу,
В одних горит: "Подойдёшь, изувечу!"
В других сияет: "Жизнь прекрасна!"
В третьих вообще всё давно погасло.
В четвёртых искрит: "Денег достать бы!"
В пятых блестит: "Не родить бы до свадьбы!"
В шестых мерцает: "Дашь, не обижу!"
Я вижу себя или не вижу?
Я чувствую: твердь под своей подошвой,
Пустой желудок, грезящий ношпой,
Сумку, врезающуюся в ключицу,
В левом глазу соринку, ресницу,
Случайное прикосновенье прохожих,
Холодный ветер на тёплой коже,
Дым, заползающий в носоглотку,
Мышцы лица, позвонки, походку.
Я чувствую это, и что бесценно,
Я чувствую это одновременно.
Я думаю, думаю отвлечённо,
Что вот не думаю ни о чём я,
И на душе моей так спокойно.
Молчанье разума – радость воина.
Я знаю, что где-то есть жизнь иная.
Я знаю. Я это знаю.
Не важно, что будет со мною завтра,
В моей голове крутится мантра.
Повторяйте за мной, если хотите:
"Я в Питере-Питере-Питере-Пите..."
Ну вот и метро "Площадь Восстания".
Я гулял бы и дальше, не перестань я
Искать что-то новое в звуках, в лицах,
Всякая страсть должна утолиться,
И я свою утолил. Наверное,
Прогулка вышла немного нервной.
Особенно тот эпизод с Фонтанкой,
Да и на Невском я с перебранкой
Переборщил, зря я встал там в позу,
Но в целом, прогулка пошла на пользу.
Правильно сделал, что вышел из дома,
А то бы нашла на меня истома,
И я бы ей сдался опять покорно,
А дома-то дел между тем по горло.
А так я встряхнул и чувства, и мысли,
И те места, где должны быть мышцы,
Энергии качественной навампирил
В этом модерне-барокко-ампире.
И теперь довольный валю отсюда
Домой, где меня уже ждёт посуда,
Оставшаяся после пьянки вчерашней.
Мыть посуду с больною башней –
Это же два наказанья сразу,
Мне это садо совсем не в мазу.
Теперь же я с этой немытой кучей
Справлюсь в два счёта, как Ельцин с путчем.
В общем, спасибочки Петербургу
За всё: за энергию, за прогулку,
За тарелки с присохшими овощами.
Что бы ещё сказать на прощанье?
Надеюсь, Питер я не обидел,
А если обиделся кто за Питер,
Милости просим бить морду автору,
Его вы найдёте в районе "Автово".
Можете даже этого гада
Поймать, например, у Летнего сада,
На Петроградке, на Невском, конечно,
Встреча, в общем-то, неизбежна.
Можно везде меня взять за ворот.
Петербург, как известно, маленький город...
Найдено у ! ! ! KLOCHA ! ! !. Особые респекты челу за то, что он набивал все это вручную с mp3-записи.
Кирилл Комаров "Питер. Прогулка"
Петербург, как известно, маленький город.
Он был чуть больше, когда я был молод,
Но вдоль-поперёк мною прожит и пройден,
Для путешествий он стал непригоден.
Теперь что проспекты, что переулки,
Не для путешествия всё – для прогулки.
Ну что ж, прогуляемся, встанем со стула,
Рискнём разогнуть всё, что время согнуло.
Разомнём позвонки, почувствуем возраст,
С утра суставы хрустят, как хворост.
Будем сидеть – превратимся в овощ,
Пойдём, там Питер, и он нам в помощь.
читать дальшеПрыгнем в метро, чтоб добраться до центра,
Надёжность метро почти стопроцентна.
Поезда не сталкиваются, нет пробок,
Едешь с согражданами бок о бок,
И, шевеля губами надутыми,
Измеряешь не метрами путь, но минутами.
Вагон, что гробик: катишься в гробике
И упражняешься в физиогномике.
Кто-то читает, кто-то сморкается,
Этот кимарит, вон тот притворяется.
Можно попробовать догадаться,
Кто кем работает, на какой выйдет станции,
Замужем, нет, сколько лет и даже
Что с персонажем случится дальше.
И раз уж ты в жизни настолько сведующий,
То должен знать, ты выходишь на следующей?
Выходишь, делаешь пересадку,
Получаешь при входе толчок под лопатку,
Который тебе придаёт ускоренье
И в корне меняет твою точку зренья
На мир вокруг. Хочешь встать руки в боки,
Нельзя, всюду ж, блин, пассажиропотоки.
В общем так, пока я храню людям верность,
Выноси эскалатор меня на поверхность.
Мой маршрут: Пять углов, Фонтанка, Невский.
Облака, как рваные занавески,
Подворотни, подъезды, как дыры в бюджете,
Мат на стенах, как счёт на манжете.
Повсюду неоновые курсивы,
Без них бы тут не было так красиво.
Но Питер пиару не поддаётся:
Его хвалишь – он плачет, обидишь – смеётся.
Он сам про себя давно всё знает.
Питер красив, но он ускользает.
Но этот насмешливый профанатор
Тонких метафор, поэтов, фанатов
Становится вдруг податым, как паста,
Если взглянуть на него беспристрастно,
Если не лезть к нему спьяну, сдуру,
Не вгрызаться взглядом в архитектуру,
А просто смотреть – не ломать взглядом целки,
А просто смотреть на него без оценки.
Тогда он играть не захочет в прятки,
Он сам размажется по сетчатке,
Ворвётся в лёгкие, сделает сальто,
Ёкнет в аорте глухим контральто,
Проникнет в кровь, а по ней и в сердце,
А там для него уж открыта дверца.
Ты и сам не заметил, как слёзы вытер
И улыбнулся: "Ай да Питер!"
И я не заметил, как улыбнулся,
Снобизм мой выдохся, пафос сдулся.
Хули гордиться, что я петербуржец?
На моих ботинках грязь его лужиц,
На моих щеках его пыль и копоть,
Что мне, от счастья в ладошки хлопать?
Вот он стоит, почти безупречен.
Я просто живу здесь. Гордиться нечем.
Сижу в кафе. Слева три студента
Болтают по-русски почти без акцента.
Когда обсуждаешь модные диски,
Речь сама начинает звучать по-английски.
Справа щебечет стайка девчонок.
Для барабанных моих перепонок
Их взвизги серьёзное испытанье,
Что ж, надо было подумать заранее.
Сзади четыре датых подростка
Стебут друг друга довольно жёстко.
Какой-то чучмек кричит в мобилу:
"Ара, слушай, скажи Автонгилу,
Будут проблемы – деньги вышлем".
Я бы должен себя тут чувствовать лишним,
Но я не чувствую, потому что
Мне одиноко здесь, но не скучно.
Мне одиноко здесь, но приятно.
Всё, что творится здесь, мне понятно.
Вот так, выражаясь штилем высоким,
Питер учит быть одиноким.
А интересно, что было б, если
Все жители города вдруг исчезли,
А сам он остался. Вот что бы было?
Допустим, всех наводнением смыло,
Потом вода постепенно спала,
Город стоит, а нас не стало.
Вот что б он почувствовал? Облегченье?
Своё особое предназначенье?
Вдруг не бессмертие, вдруг ненужность,
Так сказать, абсолютную петербуржность.
Нет, ему всё равно был бы нужен некто –
Без наблюдателя нет объекта,
А сам за собой наблюдать он всё же
Вряд ли способен. Я, кстати, тоже.
Или представим, что этот город
Покинули снег, и дожди, и холод,
Или он сам, так будет вернее,
На тысячу километров южнее
Перелетел. Бац, без всяких санкций
Мы все не русские, а испанцы.
Невский – Лё Невски, Нева – Ля Нива.
Чёрт, а мне нравится перспектива!
Наша кожа станет другого оттенка,
Повсюду будут играть фламенко.
– И что там за крики со стадиона?
– Да там опять "Зенит" – "Барселона".
Конечно, белых ночей не будет,
И ветер с Ладоги нас не простудит,
И вряд ли мы станем также надсадно
Петь грустные песни, но это ладно.
Зато будет мягкий, приятный климат,
Если нас там, конечно, нормально примут,
Потому как столицы не любят гордых,
И с Мадридом мы будем в таких же контрах,
Как и с Москвой, ведь никто не знает,
Это климат на нрав на наш так влияет
Или наоборот, то бишь мы на климат.
Не потому ли Питер задвинут
Десницей божьей в такое место,
Где просто бессмысленно слово "сиеста".
Где должно быть пасмурно и прохладно,
Где должны мы песни орать надсадно,
Где зимою слякоть, а летом влажно,
Чувство собственной влажности – это важно.
Где фантазия делает адский выверт,
Пока душу она из поэта не вынет,
Она не иссякнет. Так сделал кто-то –
Везде асфальт, но под ним-то болото.
Мы стоим на асфальте двумя ногами,
Но болото везде – и под, и над нами.
В Питере мало тепла и света.
Так вышло. Мы любим его и за это.
Ещё здесь есть львы, и сфинксы, и кони,
На последних цари сидят, как на троне.
То ли конь подчёркивал царскую смелость,
То ли на троне им не сиделось.
Что, кстати, очень похоже на правду,
Они задницей чуяли – лучше награду
Вручить себе самому при жизни
За верность служения своей же отчизне,
Чем верить в народную благодарность,
Благодарность народа – почти фамильярность.
Вообще, эти статуи – некий символ
Того, что не всё в человечьих силах.
И чтоб уберечься от напоминаний
О тщетности собственных начинаний,
Власть переместилась плавно
В другое место, что в общем и славно.
Кстати, откуда у нас это право
Критиковать столичные нравы?
Я думаю так: нам его передали
Вот эти самые государи,
Вот эти ковбои окаменелые –
Они были смелые, и мы теперь смелые.
Каждый в своём. Проводя аналогии,
Современный правитель должен по логике
Быть увековечен, допустим, в бронзе,
Сидящим в ЗИМе или Роллс-Ройсе.
В одной руке ядерный чемоданчик,
В другой – спасённый чеченский мальчик.
И нефиг меня поддевать вопросом,
Чем он рулит – разумеется носом.
Те, кстати, тоже не сильно рулили,
В основном, девок трахали, водку пили,
Хотя, конечно, и воевали,
Строили флот, друг друга свергали.
Позировали Рокотову и Брюллову,
Старались быть верными данному слову,
Что отнимало энергии кучу
И не раз вызывало в народе бучу.
Пусть редкий царь был мудрец и воин,
Но всё-таки город-то был построен.
Выходит, правильно ставили цели,
А дальше уже Кваренги, Растрелли
И прочие росси взялись за дело
И справились, надо сказать, умело.
Так что статуи те до последнего хрящика
Просто памятники идеальных заказчиков,
Что ставят задачи и честно платят,
И любуются люди, и птички гадят.
Летят к подножью цветы и окурки,
И всё это в нашем, не в их Петербурге.
В моём Петербурге играют блюзы,
Разноцветные шарики гонят в лузы,
Говорят слово "лизинг" без тени смущенья
И редко когда просят прощенья.
Чаще теперь звучит "извиняюсь",
Меняется всё, и Питер, меняясь,
Всё время нашёптывает аборигенам,
Ничего, что было бы неизменно
Не существует. Пора привыкнуть
К этой мысли, не то не успеешь крикнуть,
Окажешься в яме, в дерьме, в кювете,
А то и вообще не на этом свете.
Меняется всё: мечты, ориентиры,
Значения слов, привычки, кумиры,
Течение рек, вообще погода,
Цвет облаков, характеры, мода,
Взгляды, физические константы
И даже, и даже меняешься сам ты.
Меняется неотвратимо, кромешно
Весь мир, кроме меня, конечно.
Так может врать только тот, кто знает,
Что он умирает,
Но он умирает уже изначально,
Так беспечно он умирать будет вечно.
Такой вот город невыносимый,
Но очень-очень-очень красивый.
Петербургская барышня. Наверное,
Уж сто раз пытались поэты постичь сей образ,
До истины и до сих пор неблизко:
То незнакомка, то Барбара Брыльска.
То что-то такое полупрозрачное,
Что-то русое, нечто мрачное.
И фригидное, и сексуальное,
Но, безусловно, интеллектуальное.
Как поэты ни обольщались,
Как режиссёры ни извращались,
Так ничего и не устаканили,
Лишь мозги тинейджерам затуманили.
Скажу как закоренелый практик,
Будь в моём багаже хоть фактик,
Отличающий барышень петербургских
От московских, рязанских или калужских,
Я раздул бы его до такого размера,
Что содрогнулась бы ноосфера.
Я всю жизнь бы им посвящал поэмы
И ни с них не слезал бы, ни с этой темы.
Но, увы, ни особых душевных качеств,
Ни физических данных, что тоже значит
Совсем немало, не обнаружил.
Простишь ли меня, петербурженка?
Я стою на набережной Фонтанки,
Смотрю на воду: пивные банки,
Окурки, листья, презервативы
Плывут куда-то неторопливо.
Я отражаюсь в воде дремотной.
Я представляю Фонтанку плотной
Желеобразной горячей массой,
В ней не поплаваешь кролем, брассом.
В неё хорошо солдатиком прыгнуть,
Пойти на дно, дна не достигнуть
Да так и застыть в этой вязкой массе,
Как жук в смоле или муха в масле.
Но не захлебнуться – к чему мученья,
А медленно-медленно плыть по теченью,
Вращая глазами, вообще вращаясь
Вокруг оси своей, не прощаясь
Ни с кем, уплыть по реке куда-то,
Где ни абсциссы, ни ординаты,
А только тусклый и тёплый омут,
Но всё же вода – это то, в чём тонут,
Поэтому я, стряхнув наважденье,
Назад забираю своё отраженье
И продолжаю свою прогулку,
И сердце бьётся уже менее гулко.
Особенность Питера: здесь есть вещи,
С которыми нужно как можно резче:
Увидел, понял и дальше топай,
Не стой там, как на Плющихе тополь,
Не то хорошего не получится,
По взгляду по твоему, по лучику
Они затянут тебя на раз-два
В такие муторные пространства,
Откуда выйдёшь ты только с Пряжки
В завязанной сзади ночной рубашке.
Я встретил знакомого на Рубинштейна,
Он шёл домой с бутылкой портвейна,
Позвал к себе, я отказался.
Я спросил:
– Как жизнь?
А он:
– Задолбался!
Работы до дури, хочу напиться,
Мне этот бизнес и ночью снится.
Блин, в этом городе платят кисло.
Он стал называть разные числа
И рассказывать мне, как где-то кто-то
Получил вдвое больше за ту же работу.
Я сказал:
– Уезжай и мозги не трахай!
А он:
– Из Питера? Да иди ты нахуй!
Чтобы быть петербуржцем не обязательно
Родиться в Питере, как и писателем
Можно быть, не закончив и восемь классов,
Сколько гениев вышло из лоботрясов.
Ты жил себе жил в какой-нибудь Вологде,
В Томске, в Твери, в любом другом городе
И вдруг очнулся на этих улицах,
А дальше, дальше сплошной Кустурица.
Стрелка, июнь, ты глядишь бесстыже –
Впереди Петропавловка, сзади Биржа.
Петроградка, Невский, Васильевский остров.
Прямые линии. Просто? Просто.
Да ты тут всё завоюешь нафиг.
Ты можешь даже составить график
Завоеваний. Твой ум, как бритва,
Ты вызываешь весь мир на битву.
Ты смел, хитёр, ты готов к подвохам,
Но с каждым движением, с каждым вдохом,
С каждым выдохом, с каждым шагом
Ты чувствуешь, блин, ты столкнулся с магом,
Который, как какой-нибудь Нео,
Уже в тебе – и Нева, и небо,
И всё остальное тебе уже отдано
Без всякой битвы. "Господи, вот оно", –
Задыхаешься ты. Давай, брат, действуй,
Гуляй со спицей Адмиралтейства
В сердце своём.
Окей. Не буду
Пугать тебя петербургским вуду.
Питер с тобой и так не расстанется,
Но главное вот что – тебе это нравится,
А завоевать-то его не сложно,
Бери, избавиться невозможно.
С другой стороны, можно здесь родиться,
Прожить всю жизнь и в невской водице
Утонуть, провалившись под лёд в апреле,
Но не понять, где на самом деле
Ты столько лет дымил и сквалыжил,
Жил не жил, выживал не выжил,
То есть не чувствовал ничегошеньки,
Чай, не принцесса ты на горошенке.
Вечно бухой, на всё в обиде.
"Крутой мужик был", – скажут на панихиде,
И это, пожалуй, всё, что скажут.
Талант пропит, капитал не нажит.
Ты откуда, из Лондона, Питера, Кракова?
Плебейство всегда и везде одинаково.
На Невском всегда толкотня и грохот.
Урчанье машин, человечий рокот
Меня оглушают, как взрыв в катакомбе,
Всего минута, и я уже зомби.
Так в дурке с мыслями о высоком
Вмиг справляются электрошоком.
И если вдруг кому одиноко,
Дуйте на Невский – таких тут много.
Тут можно запросто разминуться
С самим собою. Тут люди трутся
Плечом о плечо, взглядом о взгляды,
Душой о души. Нет, это вряд ли,
Скорее, мыслями и мечтами,
Кто об Игоре, кто о Тане,
Кто о Сони, кто о Самсунге,
БГ о Грэмми, матрос о юнге.
Кто чего хочет, кто чем мается,
Здесь тебя всё буквально касается,
И сам ты плачешь или смеёшься,
Точно такой же, поскольку трёшься.
Не презирай же своих сограждан,
Влекомых вдаль, кто духовной жаждой,
Кто просто жаждой, а кто наживой,
Давай-ка, интеллигентик вшивый,
Включайся в этот весёлый слалом,
Призов в обрез, игроков навалом.
А то не успеешь и опоздаешь,
И не сумеешь, и не узнаешь,
И не увидишь, что все увидят,
Где метафора, где эпитет,
Чтоб передать это ощущенье?
Я не нашёл, прошу прощенья.
Видать, поэтому каждый день я
И изучаю законы тренья.
Невский, и тут рукоплещут зрители,
Самое московское место в Питере.
Тут всё же надо внести поправку.
На Невском проспекте такая давка
Только в светлое время суток,
Чем ближе ночь, тем меньше маршруток,
Меньше машин, продавщиц, туристов,
Меньше художников и гитаристов,
А потом и они исчезают где-то,
То ли в метро, то ли в волнах света,
Падающего из глубины с Вселенной
На нас по касательной отселенной.
Постепенно пустеет усталый Невский.
Теперь делить нечего здесь и не с кем,
Теперь можно делать тут всё, что хочешь.
Совет влюблённым – часа в три ночи
Хорошо идти по проезжей части
И, не прикасаясь к предмету страсти,
Насвистывать что-нибудь из Маккартни,
И коль менты не спутают карты,
Получите странное наслажденье
И от Невского, и от пенья.
Я слышу собственное дыханье,
Слов различные сочетанья,
Переплетения интонаций,
Приказы из милицейских раций,
Призывные крики экскурсоводов,
Ругань таксистов и пешеходов,
Признанья в любви, обсуждение шмоток.
Тысяча разгорячённых глоток
В одном немыслимом диалоге,
Интересно, к чему мы придём в итоге?
К тому, что каждый займёт свою нишу?
Я слышу себя или не слышу?
Я вижу глаза идущих навстречу,
В одних горит: "Подойдёшь, изувечу!"
В других сияет: "Жизнь прекрасна!"
В третьих вообще всё давно погасло.
В четвёртых искрит: "Денег достать бы!"
В пятых блестит: "Не родить бы до свадьбы!"
В шестых мерцает: "Дашь, не обижу!"
Я вижу себя или не вижу?
Я чувствую: твердь под своей подошвой,
Пустой желудок, грезящий ношпой,
Сумку, врезающуюся в ключицу,
В левом глазу соринку, ресницу,
Случайное прикосновенье прохожих,
Холодный ветер на тёплой коже,
Дым, заползающий в носоглотку,
Мышцы лица, позвонки, походку.
Я чувствую это, и что бесценно,
Я чувствую это одновременно.
Я думаю, думаю отвлечённо,
Что вот не думаю ни о чём я,
И на душе моей так спокойно.
Молчанье разума – радость воина.
Я знаю, что где-то есть жизнь иная.
Я знаю. Я это знаю.
Не важно, что будет со мною завтра,
В моей голове крутится мантра.
Повторяйте за мной, если хотите:
"Я в Питере-Питере-Питере-Пите..."
Ну вот и метро "Площадь Восстания".
Я гулял бы и дальше, не перестань я
Искать что-то новое в звуках, в лицах,
Всякая страсть должна утолиться,
И я свою утолил. Наверное,
Прогулка вышла немного нервной.
Особенно тот эпизод с Фонтанкой,
Да и на Невском я с перебранкой
Переборщил, зря я встал там в позу,
Но в целом, прогулка пошла на пользу.
Правильно сделал, что вышел из дома,
А то бы нашла на меня истома,
И я бы ей сдался опять покорно,
А дома-то дел между тем по горло.
А так я встряхнул и чувства, и мысли,
И те места, где должны быть мышцы,
Энергии качественной навампирил
В этом модерне-барокко-ампире.
И теперь довольный валю отсюда
Домой, где меня уже ждёт посуда,
Оставшаяся после пьянки вчерашней.
Мыть посуду с больною башней –
Это же два наказанья сразу,
Мне это садо совсем не в мазу.
Теперь же я с этой немытой кучей
Справлюсь в два счёта, как Ельцин с путчем.
В общем, спасибочки Петербургу
За всё: за энергию, за прогулку,
За тарелки с присохшими овощами.
Что бы ещё сказать на прощанье?
Надеюсь, Питер я не обидел,
А если обиделся кто за Питер,
Милости просим бить морду автору,
Его вы найдёте в районе "Автово".
Можете даже этого гада
Поймать, например, у Летнего сада,
На Петроградке, на Невском, конечно,
Встреча, в общем-то, неизбежна.
Можно везде меня взять за ворот.
Петербург, как известно, маленький город...
Найдено у ! ! ! KLOCHA ! ! !. Особые респекты челу за то, что он набивал все это вручную с mp3-записи.
-
-
13.07.2005 в 11:45(правда все таки очень большое, но я справилась
-
-
13.07.2005 в 11:49-
-
13.07.2005 в 11:53-
-
13.07.2005 в 11:56-
-
13.07.2005 в 15:15даааа...
абсолютно прав. гениально. спасибо, что выложил.
-
-
13.07.2005 в 15:35-
-
14.07.2005 в 14:01товарищ вообще шикарный, спасибо за наводку
-
-
14.07.2005 в 15:05В цитатник.
-
-
14.07.2005 в 20:45-
-
29.07.2005 в 03:32